Островитянин Часть 9 Никогда не оглядывайся назад

Я подсел, что называется, на пешие походы. Взору открываются очаровательные пейзажи, которые не видны из грязной, окутанной смогом Могилы Манилы.

Но я даже представить не мог в ужасном сне, как это быстро меня доконает.

Гора Балагбаг

Рядом с предыдущей горой я нашел отворот и чуть в стороне замечательный маршрут, состоящий из двух дорог, замкнутых в кольцо.

Одна из которых называлась

Trail Don’t Look Back (Тропа Не Оглядывайся Назад)

Направление знакомо: всё те же пятьдесят километров от Манилы, которые я проезжаю за час, а потом чуть в сторону.

Чтобы справить нужду сделать пару фоток, я бросаю мотоцикл на обочине и лезу на невысокий холм.

Сверху открывается вид на микроскопическую Манилу вдалеке и на бетонный завод совсем рядом, впоследствии я удалил эти фотки за низким художественным содержанием. В другую сторону виден мой мотобайк на обочине и два деревенских трайсикла, которые зарабатывают копейку, перевозя пассажиров от нормальной дороги по направлениям, где разбросаны жилища крестьян, и куда городской автобус никогда в жизни попасть не сможет. Разве что сбросить его с вертолёта.

По склону бродят козы. Прочитал в умной книжке, как можно повысить надой скота. Достаточно, заходя в хлев, спросить: «Ну что, сегодня будете давать молоко или мясо?»

Гора, в сторону которой я пойду.

Выехав на тропу «Не Оглядывайся Назад» я долго думал, а не поехать ли мне дальше? Наконец решил, что раз уж собрался ходить пешком, то и нечего лентяйничать. Загнал мотобайк в тенёк под терновый куст, отметил точку в навигаторе, чтобы потом его найти, и двинулся вперед.

Мотобайк там наверху, я ещё думаю, а не поехать ли дальше.

Сколько же раз потом я сказал себе: «Слава Богу я пешком!» Особенное удовольствие доставляло фотографировать дорогу, по которой иду. Вопреки названию, я постоянно оглядывался и наслаждался пейзажем.

На некоторых деревьях растут цветочки. Как их не убила жара?

«Тут бы я проехал», подумал Штирлиц.

Там вдалеке извивается рыжим червяком моя тропа.

Просто зелень. Радует глаз. (один? откуда поговорка вообще взялась? а что делает другой глаз?)

Неприлично громко радуюсь, что иду пешком.

Тяга к жизни.

Начинаю смеяться над идеей проехать тут. Хотя эндурастам (безбашенным водителям подготовленных мотоциклов класса Эндуро) дорога понравится.

При желании и я бы смог здесь проехать. Нашел фотку, где мы с Ромкой «едем» по такой же дороге. Просто это займет многократно больше времени, чем идти пешком.

Женщина с мачете и ребёнок. Спрятались в кусты, чтобы меня пропустить.

Маленькая ветхая хижина на склоне горы, к забору привязана лошадь. Хозяйка возится рядом, филиппинка средних лет. Немного поговорили: женщина рассказала, что не любит шум и суету, поэтому поселилась здесь. До ближайшей дороги два часа ходу. А на лошади она перевозит мешки с цементом для строительства нового дома. Я попросил воды, мне принесли, выпил литр.

Эта деталь важна. Я не брал воду с собой, понадеявшись на реки и ручьи. Температура на солнце между тем около 37-38 градусов, на открытых склонах сильный ветер выдувает из вас остатки влаги.

Нашёл брелок. Тагайтай — большое озеро вблизи Манилы.

Горы до горизонта.

Еще конь. Или самка коня.

Люблю пешие походы.

Дошли не все.

Вот уж что я совершенно не ожидал увидеть на вершине горы, так это джакузи.

По дороге с другой стороны холма люди приезжают сюда, чтобы сделать селфи. Довольно популярное место, громкие филиппинцы, человек двадцать, оккупировали все камни.

Большой гараж, где двое парней бездельничают и курят, я прошу воды и выпиваю второй литр.

А вот дальше я допустил ошибку. Как оказалось, критическую.

Османд показывал тропу туда, за этих девчонок, что делают селфи, и дальше вниз. Я пошел. Вокруг скошена трава и тропа закидана, а оттого ужасно скользко. Меня смущало, что тропинка слабо различима, но я продолжал идти. Там внизу, начиналась вторая часть моего маршрута в обратную сторону, и попасть к ней иначе, кроме как по этой тропе, никак больше было нельзя.

Уклон такой, что под ногами всё сыплется: смесь камней, песка и глины, вокруг заросли высокой травы. Но до конца нитки маршрута всего 1200 метров! Внизу видны река и хижина. Я аккуратно ступаю по камням, вдоль оползней, каждый из которых норовит оторваться и уползти в овраг.

Тропы больше нет. Нет никаких отпечатков следов. Я пытаюсь идти вниз, но с каждым шагом грунт подо мной обваливается и я сползаю вниз, пока не упираюсь в какой-нибудь камень.

Я в ловушке. Держусь руками за дерево, чтобы не катиться вниз. Начинает подгорать лицо. Вокруг меня оползни, которые представляют собой разлом земли с сыпучими краями. Я стараюсь не паниковать, но у меня сбивается дыхание, потому что с каждым шагом я лечу вниз и цепляюсь за деревья.

Восемьсот метров до конца. Начинаются деревья с необычайно острыми шипами по всей высоте ствола. Но некоторые гладкие. Но иногда я ошибаюсь.
Жара ужасная, но чулок с лица пришлось снять — появилась одышка и мне не хватает воздуха. Мне это не нравится: через дыхание из нас выходит влага, а я дышу как паровоз. Губы пересохли и слюней во рту не осталось.

Османд говорит, что я иду мимо тропы. Я пробую сместиться, но там оползень и овраг. Я двигаюсь от дерева к дереву, слетая по сухим листьям и серой глине, которая поднимает облака пыли. Хватаю любые деревья без разбору, иногда просто утыкаясь в кусты, которые ловят меня в объятья своими острыми шипами.

Некоторые деревья дают тень и тогда я сворачиваюсь калачиком под ними, удерживаясь за ствол руками, пытаясь передохнуть и восстановить дыхание. Времени час дня, самое пекло.

То и дело достаю телефон, чтобы проверить цифры. Семьсот восемьдесят метров. Два шага — метр, два шага — метр. Сползаю, камни шлёп-шлёп, кусты хвать! Семьсот семьдесят метров.

Почти все деревья растут по краю оврага. По-видимому в сезон дождей здесь несется поток, дающий живительную влагу.

Спускаюсь в овраг. Цифра не убавляется, так как я иду в сторону. Подошва китайских сандалей начинает расслаиваться и передняя лямка почти не держит. Я затягиваю среднюю так, чтобы сандаль висел на подъеме ноги. Всё чаще ложусь в тень.

Четыреста пятьдесят метров. Деревьев становится больше. Я догадываюсь сломать длинный шест и опираюсь на него как тирольские прыгуны. Часть нагрузки переходит на руки и шаги становятся более уверенными, так как не приходится резко переносить вес на камень.

Я и мой шест.

Моё окружение.

Бурелом заканчивается, а русло становится более пологим. В этой точке моя потерянная тропа должна воссоединиться с руслом. Но ничего не происходит.

Я слышу блеяние коз! И наконец мой пересохший ручей соединяется с другим, по которому вполне шустрым потоком катится вода.

Очищаю русло от листьев, даю воде протечь, очиститься от всякой мути, и жадно напиваюсь, черпая ладошками снова и снова. Некоторое время лежу здесь же, благо деревья стали большими и дают обширную тень. Времени три часа дня. Я прошел километр за без малого два часа.

Нахожу срубленную палку и понимаю, что здесь были люди. Дальше спуск начинает приносить удовольствие.

Рядом с небольшой деревней, ручей примкнул к реке, в заводи которой купались дети. Взрослые, увидев меня, были удивлены.

* * *

Увы, это не конец рассказа.

Теперь до моего мотоцикла осталось пять километров по другому берегу реки.

Тут бы мне подойти к крестьянам и попросить воды, но я подумал, что и так хватит.

Обезвоживание

А дальше началось неладное. Замучила одышка настолько сильная, что я не мог идти дальше. Дорога, как нарочно, пошла снова в гору. То есть всё время в гору! Темнеть начинает в шесть, сейчас три.

Я всё чаще стал ложиться на тропу отдыхать. Честно говоря я не ложился даже, а просто валился на неё как подкошенный. Под голову успевал подсунуть сложенную вдвое кепку. Похоже, что в бесконечной борьбе за существование трава в жарком климате просто обязана быть режуще-колючей.

Каждые двести метров остановка и я валюсь, как мешок с дерьмом картошкой где попало. Почему на тропу? Да потому что либо косогор, либо кусты и лечь абсолютно негде. Чистота шорт и рубашки меня больше не беспокоили.

А я собирался взять рюкзак! Я едва не рассмеялся. Думал на берегу реки развести костер и приготовить себе лапшу и кофе, ахаха. Я бы выбросил рюкзак ещё раньше.

Темнеет в шесть, надо идти. За час я прошёл полтора километра.

Тропа поднималась все выше. С другой стороны реки, которая текла в ущелье, я видел гору, на которую поднимался сегодня.

Три километра из пяти. Новая напасть — начало сводить ноги. Свело одну и сразу вторую. Я шлепнулся на четвереньки, перекатился на спину, пытаясь распрямить суставы и вытянуть пятки вперёд. Чуть полежал, полегчало. Пытаешься встать — ноги ватные.

К пяти вечера я прошел четыре километра. Теперь вершина на той стороне реки была на одном со мной уровне. Начался ветер. За раз я мог сделать не более десяти — двадцати шагов, то и дело промахиваясь мимо тропы. Меня болтало из стороны в сторону. Всё чаще я лежал и смотрел в карту, просто затем, чтоб не идти.

Я забыл сказать, как называлась тропа по эту строну реки.

Deadman’s trail (Тропа Мертвого Человека)

Название мне всё больше не нравилось.

Десять шагов, сердце. Десять шагов, сердце. Прилег, замерил пульс: сто двадцать ударов в минуту, нормальный. При этом казалось что сердце сейчас выскочит наружу, шлёпнется на тропинку и я на него наступлю.

Тропа узкая. Колючая трава склоняется над ней, захватывая в плен ваши ноги при попытке двигаться. Истерзанные ноги уже ничего не чувствуют. Всё будто говорило мне, полежи часок, отдохни, спешить некуда, ночь скоро убаюкает тебя.
Вариант с ночевкой я тоже рассматривал.

Тропа идет по самому гребню.

Пока лежу, фотографирую. Солнце почти село. До байка семьсот метров.

Заставляю себя двигаться. Мысль была, что глупо сдохнуть в пятистах метрах от мотоцикла! И что лучше? Дойти ценой невероятных усилий сейчас или остаться спать на этой тропе, в надежде на восстановление сил к завтрашнему утру? Но с чего бы им восстановиться.

В последнюю гору я полз как Мересьев. Меня спасло то, что наверху было пастбище, относительно плоское, и двести метров я прошёл по ровному полю.

Как только вышел на дорогу, сразу наткнулся на мотоцикл. Родной! Дождался.

Сумерки были лёгкими, как чай с молоком. Времени терять нельзя, по ужасной дороге до бетона мне ещё ехать десять километров. Сел на байк, сразу полегчало.

У первой же хижины остановился и попросил воды. Мне принесли стакан. Я выпил залпом и попросил принести литр. Принесли литр. Я выпил три стакана и понял, что меня сейчас стошнит. Отдал остатки воды.

Губы никак не хотели увлажняться, а слюни не появлялись.

Наступила ночь. Иногда на горизонте среди черных деревьев я видел огни Манилы — вот бы попасть туда! По такой дороге скорость чуть больше шага.

Очередной спуск, щебенка и пыль. Фары выхватывают глубокую колею: скрип тормозов, я выставляю ногу, но ее будто нет! Колено произвольно согнулось и через мгновение я лёг всем телом на дорогу в камни — бум! Поработав несколько секунд, мотоцикл затих. Фары продолжали гореть и освещать обочину. В чёрном небе, как никогда, горели яркие звёзды.

Я вытащил ногу из-под рамы, немного отполз и поднялся. Хорошо, что я заставлял себя ехать медленно и скорость была не более десяти-пятнадцати километров.

С трудом поднял мотоцикл, ставший будто свинцовым: пахло бензином, правое зеркало сломалось. Бензин мог вытечь из-под сиденья, где у Вейва находится бак, ничего серьезного. Я сел, завелся и поехал дальше. А вот и бетонка.

К восьми вечера добрался до дома. Всё болело ещё два дня.

Итог: обезвоживание — страшная штука.

Николай Тринадцатый
2020 март
Филиппины, Манила